Тема поэта в творчестве цветаевой. Сочинение «Тема поэта и поэзии в творчестве М

Слово «поэт» для М. Цветаевой звучит всегда трагично, так как поэт не совпадает со своей эпохой, он - «до всякого столетья». Причастность к тайнам бытия, поэтические прозрения не спасают его от жестокости окружающего мира. Поэт чувствует себя в мире изгоем, лишним:

Что же мне делать, слепцу и пасынку,

В мире, где каждый и отч и зряч,

Где по анафемам, как по насыпям -

Страсти! где насморком

Назван - плач!

Эта тема особенно напряженно звучит в цикле «Поэт», но в этом же цикле есть и совершенно иная трактовка судьбы поэта:

Поэты мы - ив рифму с париями,

Но, выступив из берегов,

Мы бога у богинь оспариваем

И девственницу у богов!

Это значит, что поэт, будучи вытесненным за пределы жизни человеческой, оказывается соразмерным всему мирозданию, и только там его подлинная жизнь. С присущей ей афористичностью М. Цветаева дала такое определение поэта: «Равенство дара души и слова - вот поэт». О своей душе она сказала: «Душа родилась крылатой», и «дар души», о котором говорила М. Цветаева, по-видимому, включает в себя и это ощущение окрыленности и свободы, которое дает возможность прозрения законов, движущих бытием:

Мы спим - и вот, сквозь каменные плиты,

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом - во сне - открыты

Закон звезды и формула цветка.

М. Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о поэтическом творчестве как о бурном порыве, захватывающем всю душу: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения», «Поэта- далеко заводит речь». Поэт и дело поэта воплощались в образах «легкого огня», «тайного жара», несгорающей птицы Феникс. В более поздних цветаевских произведениях судьба поэта приобретает еще более катастрофическое освещение:

Поэтов путь: жжя, а не согревая,

Рвя, а не взращивая - врыв и взлом -

Твоя стезя, гривастая кривая,

Не предугадана календарем!

Писать стихи, по мнению М. Цветаевой, - это все равно что «вскрыть жилы», из которых неостановимо и невосстановимо хлещут и «жизнь» и «стих». Но исступленный порыв с необходимостью должен сочетаться с железной дисциплиной, с работой «до седьмого пота». «Творческая воля есть терпение», - заметила она в одном из писем. Об упорном творческом труде говорит она и в стихах составляющих цикл «Стол», и в стихах, обращенных к А. С. Пушкину:

Прадеду - товарка: В той же мастерской!

Каждая помарка -

Как своей рукой...

Пелось как - поется

И поныне - так

Знаем, как «дается»!

Над тобой «пустяк»,

Знаем - как потелось!..

Сущность же поэзии М. Цветаева видела в том, что она передает «строй души» поэта. Этот душевный строй должен быть новым, не похожим на другие. Поэту запрещается повторять то, что уже было сказано, он должен изобретать свое, открывать и воплощать новые душевные состояния. «Не хочу служить трамплином чужим идеям и громкоговорителем чужим страстям», - писала М. Цветаева.

Для того, чтобы воплотить свое, индивидуальное видение мира, поэту необходимо услышать в стертых, обиходных словах нечто новое. В прислушивании поэта к звукам жизни и словам М. Цветаева видела основу поэтического творчества: «Словотворчество есть хождение по следу слуха народного и природного, хождение по слуху. Все же остальное - не подлинное искусство, а литература» («Искусство при свете довести»). Но поэт не только вслушивается в звучание жизни, но и трансформирует его:

Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, -

Безошибочен певчий слух!

Так понимаемая поэзия стала для поэта опорой в тяжких жизненных испытаниях. «Ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, - без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, а зато... А зато - всё», - говорила М- Цветаева в одном из писем. «Всё», - это поэзия, ставшая для нее высшей причастностью.

В 1929 году в Медоне своему другу Марку Слониму М. Цветаева сказала: «Вот у Бодлера поэт - это альбатрос… ну какой же я - альбатрос? Просто ощипанная пичуга, замерзающая от холода, а вернее всего - потусторонний дух, случайно попавший на эту чуждую, страшную землю». Такая раздвоенность - жизнь одновременно земная и духовная, творческая - обусловила трагическое звучание темы поэта и поэзии в ее творчестве.

Поэзия - состояние душевного горения, безмерности чувств, отмена всех норм, в результате чего возникает острый конфликт поэта с окружающим его миром:

Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший - сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью в мире мер?!

Свобода и своеволие «души, не знающей меры», - ее вечная, самая дорогая ей тема. Она дорожит и любуется этой прекрасной, окрыляющей свободой:

Не разведенная чувством меры - Вера! Аврора!
Души - лазурь! Дура - душа, но какое
Перу Не уступалось - души за дурь?

Именно поэтому М. Цветаевой всегда было свойственно представление о поэтическом творчестве как о бурном порыве, захватывающем человека целиком: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», « Состояние творчества есть состояние наваждения », « Поэта - далеко заводит речь». В раннем творчестве поэзия воплощается в образах «легкого огня» и несгорающей птицы Феникс, позже - в образе «не предугаданной календарем» беззаконной кометы. Писать стихи, в понимании М. Цветаевой, - это все равно что « вскрыть жилы», из которых не остановимо и невосстановимо хлещут и «жизнь», и «стих». Однако этот порыв, вихрь сочетается у М. Цветаевой с творческой волей, направленной на овладение ими, с упорной работой над стихом. Гениальность поэта, как считает М. Цветаева, - это одновременно и «высшая степень подверженности наитию», и «управа над этим наитием». Дело поэта предполагает не только согласие со свободной стихией творчества, но и овладение ремеслом:

Я знаю, что Венера - дело рук,
Ремесленник, - я знаю ремесло!

Об упорном творческом труде говорит М. Цветаева и в стихах, составляющих цикл «Стол», и в стихах, обращенных к А. С. Пушкину:

Пелось как - поется
Й поныне - так.
Знаем, как «дается»!
Над тобой, «пустяк», Знаем - как потелосъ!

В этом единстве творческого порыва и творческого труда поэзия, по мнению М. Цветаевой, передает прежде всего «строй души» поэта. Этот «строй души непременно должен быть новым, не похожим на другие. Поэту запрещено повторять то, что уже было сказано, он должен изобретать свое, открывать новые моря и материки на карте поэзии: «Не хочу служить трамплином чужим идеям и громкоговорителем чужим страстям». Поэтому так нетерпима была М. Цветаева к поэтической гладкописи, повторности, «общим местам».

Глубина понимания поэзии М. Цветаевой выражалась и в том, что она знала: в мире, в котором она живет, жизнь и искусство часто оказываются несовместимыми. Она не закрывала глаза на их противоречия. Кончая свой трактат «Искусство при свете совести», она задается вечным вопросом: что важнее в поэте - человек или художник? И отвечает: «Быть человеком важнее, потому что нужнее. Врач и священник нужнее поэта, потому что - они у смертного одра, а не мы. Врач и священник человечески важнее, все остальные - общественно важнее. За исключением дармоедов, во всех их разновидностях, все важнее нас».

Но в том же трактате М. Цветаева говорит, что ни за какие блага мира она не уступит своего дела и места поэта. Она и была поэтом, всецело поэтом. Ее трудная, нищая, бесправная жизнь изгоя тому подтверждение: «Ни с кем одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, - без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, - а зато… А зато - все». «Все» - потому что с ней оставалась ее поэзия, ее «напасть», ее «богатство», ее «святое ремесло».

В русской литературе тема поэта и поэзии является одной из ведущих. Стихи такого рода всегда представляют собой своеобразный творческий самоотчет, напряженную авторскую исповедь, почему и приковывают к себе внимание читателя. Как же звучит эта тема в творчестве М. Цветаевой?Слово «поэт» для М. Цветаевой звучит всегда трагично, так как поэт не совпадает со своей эпохой, он - «до всякого столетья». Причастность к тайнам бытия, поэтические прозрения не спасают его от жестокости окружающего мира. Поэт чувствует себя в мире изгоем, лишним:Что же мне делать, слепцу и пасынку,В мире, где каждый и отч и зряч,Где по анафемам, как по насыпям -Страсти! где насморкомНазван - плач!

Эта тема особенно напряженно звучит в цикле «Поэт», но в этом же цикле есть и совершенно иная трактовка судьбы поэта:Поэты мы - ив рифму с париями,Но, выступив из берегов,Мы бога у богинь оспариваемИ девственницу у богов!Это значит, что поэт, будучи вытесненным за пределы жизни человеческой, оказывается соразмерным всему мирозданию, и только там его подлинная жизнь. С присущей ей афористичностью М. Цветаева дала такое определение поэта: «Равенство дара души и слова - вот поэт». О своей душе она сказала: «Душа родилась крылатой», и «дар души», о котором говорила М. Цветаева, по-видимому, включает в себя и это ощущение окрыленности и свободы, которое дает возможность прозрения законов, движущих бытием:Мы спим - и вот, сквозь каменные плиты,Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом - во сне - открытыЗакон звезды и формула цветка.М. Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о поэтическом творчестве как о бурном порыве, захватывающем всю душу: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения», «Поэта- далеко заводит речь». Поэт и дело поэта воплощались в образах «легкого огня», «тайного жара», несгорающей птицы Феникс. В более поздних цветаевских произведениях судьба поэта приобретает еще более катастрофическое освещение:Поэтов путь: жжя, а не согревая,Рвя, а не взращивая - врыв и взлом -Твоя стезя, гривастая кривая,Не предугадана календарем!Писать стихи, по мнению М. Цветаевой, - это все равно что «вскрыть жилы», из которых неостановимо и невосстановимо хлещут и «жизнь» и «стих».

Но исступленный порыв с необходимостью должен сочетаться с железной дисциплиной, с работой «до седьмого пота». «Творческая воля есть терпение», - заметила она в одном из писем. Об упорном творческом труде говорит она и в стихах составляющих цикл «Стол», и в стихах, обращенных к А. С. Пушкину:Прадеду - товарка: В той же мастерской!Каждая помарка -Как своей рукой...Пелось как - поетсяИ поныне - такЗнаем, как «дается»!Над тобой «пустяк»,Знаем - как потелось!..

Так понимаемая поэзия стала для поэта опорой в тяжких жизненных испытаниях.

Возможно это вас заинтересует:

Загрузка... Поэт – это не профессия, ведь на нее нельзя выучиться. Поэтом можно только родиться, потому что это – судьба, это талант, это особенный способ...

Загрузка... Жизнь М. Цветаевой была переплетена с судьбами других поэтов серебряного века. Со многими из них были дружеские отношения, некоторые из поэтов вдохновляли ее на...

Загрузка... «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось!» - писал А. С. Пушкин. Вслед за Пушкиным тема Москвы является одной из центральных...

Загрузка... Стихи М. Цветаевой узнаешь безошибочно среди множества других - по непонятным ритмам, по афористичности формулировок, по особой интонации - стремительной, страстной, напряженной, как биение...

Загрузка... Печальная доля - так сложно,Так трудно и празднично жить,И стать достоянъем доцента,И критиков новых плодить...А. А. БлокТема поэта и поэзии имеет в классической литературе...

Творческий облик М. И. Цветаевой необычайно многогранен: перед читателем предстает самобытный поэт и неожиданный прозаик, оригинальный драматург и тонкий мемуарист, исследователь литературы и глубокий, парадоксальный мыслитель. Поэтесса яркая индивидуальность. Сама Цветаева писала: «Большим поэтом может быть всякий - большой поэт. Для большого поэта достаточно большого поэтического дара. Для великого самого большого дара - мало, нужен равноценный дар личности: ума, души, воли и устремление этого целого к определенной цели, то есть устроение этого целого».

В Цветаевой в полной мере отразились все перечисленные ею черты личности, определяющие большой дар: пытливый ум, постоянно осваивающий все новые высоты, страстное, «безмерное» сердце, отзывающееся на любое впечатление бытия, неутолимая потребность любить, жадный, никогда не угасавший интерес к жизни и людям, глубинное понимание исторических судеб России и мира.

У каждого настоящего, мыслящего поэта - Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока, Ахматовой - в творчестве обязательно отражаются его раздумья о назначении поэта и поэзии. Мысль Цветаевой также сосредоточена на постижении своей роли, своего места в литературе.

По мере роста и созревания ее поэтического таланта растет и драматическое ощущение себя в мире, выраженное, например, в раннем стихотворении:

Захлебываясь от тоски, Иду одна, без всякой мысли, И опустились и повисли Две тоненьких моих руки.

В исповедальном, вполне автобиографическом стихотворении «У первой бабки четыре сына...» она именно о себе; причудливо противоположности, восклицает:

Обеим бабкам я вышла внучка: Чернорабочий и белоручка!

В этих строках не просто осознание противоречивости своего

Характера, Б НИХ Цветаева как никто другой ощущает амбивалентность творчества - горения и черновой работы.

Цветаеву не прельщает только лишь земной путь «в поте пишущего» и «в поте пашущего», потому что труд поэта она рассматривает как служение, исполненное высочайшего смысла, озаренное божественным огнем:

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь, над кудрями пляшущий, -

Дуновение - вдохновение.

Цветаева элегически замечает: «Стихи растут, как звезды и как розы!», но элегичность у поэтессы - редкий и обманчивый гость. Стихотворение «Знаю, умру на заре! На которой из двух...» завершается немыслимой у других поэтов строкой:

Л и в предсмертной икоте останусь полном.

В этих словах Цветаевой: она нею себя, до самых потаенных глубин отдали ПОЭЗИИ.

Марина Цветаева, безусловно, верила в свой талант, но понимала, что для достижения успеха талант необходимо умножить на упорный труд. Цикл «Стол» - ода поэтессы поэтической работе: «Мой письменный вьючный мул». Неистребимое прилежание Цветаева готова поставить себе в заслугу и не без гордости оглядывает созданное тяжелым трудом поэта, уподобленным труду землепашца:

Ты - стоя, в упор, я - спину

Согнувши - пиши! пиши! - Которую десятину

Испилили, персту прошли.

Покрыли: письмом красивей

Сыщешь о державе всей! Не меньше, чем пол-России Покрыто рукою сей!

Цветаева взяла себе за правило, что «каждой строчки сегодня - последний срок», любила слово «ремесло» и считала труд лучшим учителем. Можно только догадываться, какой ценой достигнута та виртуозная легкость и монолитность стихотворений, которые поражают читателя.

В поэте Цветаевой всегда были дороги мужество преодоления, упорство труда, преданность своему ремеслу и призванию. Цветаева пишет: «Нет, надо писать стихи.

Нельзя дать ни жизни, ни эмиграции... этого торжества: заставить поэта обойтись без стихов... Вам (нам) дано в руки что-то, чего мы не вправе ни выронить, ни переложить в другие руки (которых - нет)...»

Песенное ремесло для поэтессы, по словам К. Павловой, - «святое ремесло». До самого конца не покидала Цветаеву убежденность в значимости поэтического слова. «Милый не вечен, но вечен - Мир. Не понапрасну служим», - писала она. Сознание этого «не понапрасну служим» поддерживало поэтессу в ту пору, когда приходилось отвоевывать « у жизни, как она есть » духовное пространство для творчества. Поэт, по Цветаевой, воплощает в себе черты Воина и Защитника, стоящего на страже подлинных ценностей. В поисках истины, за ее познание он платит своим сердцем, своей жизнью:

Дано мне отплытье Марии Стюарт...

Цветаева была убеждена, что ее диалог с читателем не будет прерван. Она верила, что когда-то << в нужный срок » каждое ее слово отзовется в сердцах других. Как она и предвидела, настал ее час, наступил «свой черед» ее стихам:

На трудных тропах бытия Мой спутник - молодость моя. Бегут, как дети по бокам, Ум с глупостью, в середке - сам. А впереди - крылатый взмах: Любовь на золотых крылах. А этот шелест за спиной - То поступь Вечности за мной.

Наследуя от художников минувших эпох ответственное отношение к слову, Цветаева и в своих читателях хочет видеть то же уважение и понимание высокой миссии слова. Она убеждена: не прихотью «изменчивой моды», не тщеславным желанием повторить, что «на устах у всех», должно диктоваться обращение к поэту. Только готовность к познанию, к нелегкой душевной работе обусловит ту настоящую творческую радость, которую ощутит вдумчивый читатель.

Живя в сложное время, Цветаева во главу своей жизни поставила труд поэта, невзирая на часто нищее существование, многие бытовые неурядицы и трагические события, буквально преследовавшие ее.

Стихотворчество для Цветаевой - образ жизни, без него она просто не мыслила своего существования. Она писала много, в любом состоянии души. Поэтесса не раз признавалась, что стихи ее «сами пишутся», что они «растут, как звезды и как розы», «льются настоящим потоком».

Сравнение с потоком как нельзя более подходит к творчеству Цветаевой, потому что неудержимую магию ее стихотворений невозможно заковать ни в какие границы.

Магией поэтессы ее устремления, порывы чувств и мыслей словно воплощаются в стихах, которые, отделяясь от ее творящего духа, обретают жизнь и свободу. Мы почти ощутимо видим и слышим, как они летят.

«Для меня стихи – дом…», - писала Марина Ивановна Цветаева. Этим домом поэтесса владела сполна и оставила его непохожим на другие – теплым, высоким, красивым и светлым, в который хочется возвращаться снова и снова.

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Эти строки написаны, когда их автору не исполнилось и 21 года, однако, и десятилетия спустя Цветаева говорила об этой заключительной строфе: «Формула наперед – всей моей писательской судьбы». Позже в лирике Цветаевой появились стихи, которые провозглашали высокое предназначение и долг поэта:

В поте – пишущий, в поте – пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь над кудрями пляшущий, -

Дуновение – вдохновения!

Гений вдохновения – единственный повелитель поэта. Он парит над ним в облике огненного всадника: «Пожирающий огонь – мой конь!. . »; «С красной гривою свились волоса…/ Огневая полоса – в небеса!». И сама она, женщина-поэт, уподоблена птице Феникс, что поет «только в огне», сгорая в «тайном жаре» души, и этому костру приносит в жертву все: «Я и жизнь маню, я и смерть маню / В легкий дар моему огню». Тема поэта и его предназначения достигает своей мощи в маленькой энергичной поэме «На красном коне». Героиня приносит к ногам Гения-повелителя - всаднику на красном коне – свою жизнь, чтобы он умчал ее ввысь, и «в лазурь», в иной мир – в небо поэта.

В 1923 году Цветаева пишет стихотворение «Поэт». Оно – о поэте, его природе, его сути, его величии и беззащитности, о его могуществе и ничтожности «в мире сем». «Есть в мире лишние, добавочные, / Не вписанные в окоём», живущие с пером и бумагой, душа которых больше и чувствительнее, не похожие на остальных. Поэт должен быть выше и светлее, чтобы быть тем лучиком света, который освещает дорогу остальным:

Поэты мы – и в рифму с париями,

Но выступив из берегов,

Мы бога у богинь оспариваем

И девственницу у богов!

Особенна, но нелегка дорога поэтов в мире, где остальные не видят ничего, кроме собственного «Я», своих проблем, задыхаются в быту, отвергают поэтов, которые могут нарушить их обыденность, призывая стать лучше, светлее, приоткрыть свои души:

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший – сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью

В мире мер?!

19 марта 1918 года Цветаева написала стихотворение, в котором делает творческий рывок к той себе, какой стала совсем скоро, к той себе, где она прозревает Поэта – Женщину – Любовь в их противоположных началах, где ее поэтической интуиции приоткрывается двоякость природы человека: две женские сути, символизирующиеся в Психее (душа) и Еве (тело). Также, она говорит о человеческих высотах – низостях, чистоте – греховности, свете – тьме, высшем – земном, «бытие» - быте:

Что хочешь – спрашивай. Ты добр и стар,

И ты поймешь, что с эдаким в груди

Кремлевским колоколом – лгать нельзя.

И ты поймешь, как страстно день и ночь

Боролись промысел и Произвол

В червонном куполе обводит круг.

Две чаши весов: на одной – произвол, опущенный взор; на другой – промысел (высший), закинутая в своей правоте голова. Две чаши весов – и не перевешивает ни одна. Ведь над всем, вне всего, - голос поэта (Логос), голубем вылетающий из груди и парящий над куполом храма…

Поэт, по Цветаевой, не подвластен суду. «Я не судья поэту, / И можно все простить за плачущий сонет!» - так в юности она защищала поэта Эллиса. Поэт, считает она, не только не подсуден читателям, но и не судья другим. Он мыслит по-своему. Его «тьма» не всегда означает зло, а высота – добро. Ева может оказаться доброй, а Психея – бесстрастной. Когда, позже, сама Марина Цветаева жестом поэта и Психеи в голодной Москве отдаст Бальмонту последнюю картофелину; или когда она уйдет с работы, не в силах «служить», в то время, когда дома сидят два голодных ребенка, то как женщина и мать она была…не права. Впрочем, можно ли судить и мерить поэта одними обычными житейскими мерками? А если он не укладывается в них, а если он только и существует благодаря своей «внемерности»? На эти вопросы трудно ответить однозначно. Во всяком случае, Цветаева в 25-28 лет была именно такова. С годами она станет другой, станет острее воспринимать чувство долга. Но взгляды на права поэта не изменит и провозгласит: «В жизни – черно, в тетради – чисто». .